Дмитрий Бабич, РИА Новости
В перестроечные годы, да и теперь тоже, часто приходится слышать: давайте разрушим тот или иной миф о войне! О двадцати восьми панфиловцах, о Зое Космодемьянской и т.д. История с народными мифами о войне 1812 года показывает – вырвать мифы из сознания народа можно только с самой памятью. Миф – это народная литература, живущая по своим законам, как вольная птица, и отражающая некую большую правду – намного более важную, чем правда конкретного исторического факта, с его цифрами и датами. Самый яркий такой миф о войне 1812 года – это фигура удальца-казака Матвея Платова, имеющая крайне мало общего с реальным Матвеем Ивановичем Платовым (1753-1818).
Генерал-майор с 1793 года ("при государыне служил Екатерине"!), генерал-лейтенант и войсковой атаман с 1801 года, пожалованный за войну 1812 года чином генерала от кавалерии и графским титулом, реальный Матвей Иванович даже по возрасту (он как раз подходил к 60-летнему рубежу) не мог совершить всех тех подвигов, которые приписывали ему народные песни. Но народу нужен был именно такой герой – казак, рубака, этакий русский Робин Гуд, способный на манер своего английского аналога обманывать наивных франкоязычных завоевателей (как известно, Робин Гуд у себя в Англии сражался как раз с норманнскими аристократами – прибывшими вместе с Вильгельмом Завоевателем офранцузившимися викингами). Вот народная песня "Платов у французов":
Платов-казак воин был,
Себе бороду не брил.
Когда бороду побрил,
У француза в гостях был.
Француз его не узнал,
За купчину признавал,
Со добра коня снимал,
Во палату зазывал,
За дубовый сто сажал.
Как тут не вспомнить "истории с переодеванием", когда хитрый Робин Гуд или его соратники Маленький Джон и братец Тук дурили то наивного нотингемского шерифа, то какого-нибудь заезжего епископа? Наивный француз, естественно, пытается выведать что-нибудь о неуловимом партизане:
"Выпей рюмку, выпей две,
Скажи всею правду мне
Про Платова-казака!
Он в разор нас разорил,
Я уж золото сорил,
Много золота терял,
Про Платова узнавал".
Обманув француза, а заодно и его невесть откуда взявшуюся дочку, Платов успевает, естественно, скрыться, а напоследок бросает оккупанту:
"Ах, ворона ты, ворона,
Загуменная карга!
Не сумела ты, ворона,
Ясна сокола поймать,
Сизы перышки щипать,
По чисту полю пускать,
Не сумела ты Платова
У себя в гостях держать!"
Тут француз возбунтовался,
А Платов-казак помчался,
Только пыль столбом пошла
От французова двора.
Персонаж с иллюстраций Кукрыниксов к лесковскому "Левше", с его огромным чубом и привычкой "так захрапеть, что никому больше во дворце спать нельзя было", идеально отражает народное видение Платова из песни "Платов-казак":
От своих честных сердец
Совьем Платову венец.
На головушку наденем,
Сами песни запоем,
Сам песни запоем,
Как мы в армии живем…
Платов в народном восприятии может быть и "крут", почти жесток (в основанной на народных анекдотах повести Лескова он разъезжает по России, заставляя для быстроты езды сечь погоняющего коней ямщика – "все ему нескоро показывается"). Но при этом он непременно отходчив и милостив:
Не ясен сокол летает –
Казак Платов разъезжает,
Он по горке, по горе,
Сам на вороном коне.
Он проехал-проскакал,
Три словечушка сказал:
"Ой вы воины-казаки,
Разудалы молодцы!
Вы пейте-ка без мерушки
Зеленое вино,
Получайте-ка без расчету
Государевой казны!"
Чубатая голова в казацкой фуражке с красным околышем, естественно, никак не вяжется с реальным прижизненным обликом Матвея Ивановича – с портрета англичанина Доу на нас смотрит усталое, тонкое лицо явно образованного и скромного, хоть и битого жизнью человека.
Да, Платов и вправду был казаком по происхождению (его отец был войсковым старшиной – в русской воинской иерархии это соответствовало старшему офицерскому чину). Но участие во всех русско-турецких, русско-персидских и русско-французских войнах, пришедшихся на его эпоху, а также пребывание в ознакомительной командировке в Англии сделали его идеальным служилым дворянином своего времени – образованным, инициативным человеком, он "в просвещении стал с веком наравне". Но народу все-таки полюбился другой образ – "русопят", отказывающийся в повести Лескова восхититься английским вооружением, поскольку ему на соответствующей английской выставке "только то удивительно, как это его донцы-молодцы без всего этого двунадесять языков из России выгнали".
Очевидно, рассказы славянофилов о якобы существовавшем со времен Петра Первого тотальном расколе между дворянами и крестьянами все же сгущают краски – по крайней мере, для ситуации на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого веков. (К середине девятнадцатого века разрыв этот и вправду стал мучителен и непреодолим.) И Платов, и Кутузов, будучи дворянами, прекрасно знали жизнь и потребности своих подчиненных – солдат. Некоторые историки военного дела приписывают победу русских солдатскому рациону, разработанному Кутузовым. Сало и толокно в зимних условиях оказались лучше французского риса – они не требовали долгой варки. А Денис Давыдов и Матвей Платов разработали целую партизанскую тактику, выдающую прекрасное знание не только местности, но и психологии и бытовой жизни простого народа. Так что недаром казаки потом в 1853 году поставили Платову памятник в основанной им казачьей столице – Новочеркасске.
